Констебл Дж. Бороды в средневековой истории (Статья Джайлза Констебла «Бороды в истории. Символы, моды, восприятие»)
Констебл Дж. Бороды в истории. Символы, моды, восприятие. // Одиссей. Человек в истории. Пер. с англ.: Чайников Ю. В. М.: Наука, 1994. С. 165-181.
1
Сегодня мало кто сомневается в том, что форма прически (или борода) может иметь символическое значение. Длинные волосы, бороды, усы и бакенбарды, которые в 50-е годы нашего века воспринимались как случайные признаки смены поколений, социального нонконформизма и классовых различий, уже в 60-е годы оказались одним из наиболее явных символов политического и морального протеста1. Аналогично обстояло дело и в прошлом: форма бороды и прически постоянно изменялись.
Силу моды демонстрирует приведенная Беренгарием из Пуатье средневековая поговорка, которую можно перевести приблизительно так: "Носи такую же бороду, как и твой сосед". Конечно, различия в прическе часто отражали лишь индивидуальные предпочтения. Но общие вариации в моде и в представлениях о физической привлекательности, будучи метой профессии или класса, почти всегда были своего рода сознательным или бессознательным "заявлением". Так, Гюстав Флобер считал бороду, идущую узкой полоской вдоль линии подбородка, признаком буржуазности и в то же время гордился собственными усами, восторгаясь данным ему в Египте именем – Абу-Шанаб (Отец Усов)2.
Эжен Жиро. Портрет Гюстава Флобера. 1867 г.
Символическое значение волос и бороды уже давно отмечается этнографами. Не случайно в предметном указателе к Фрэзеровской "Золотой ветви" волосам посвящено больше колонки3. Ван Геннеп еще в начале века констатировал, что в разных обществах волосы воспринимались по-разному, иногда в них видели составную часть самой личности; соответственно с волосами обращались неодинаково и неодинаково стригли... В отличие от этнографов историки уделяли бороде и волосам мало внимания5. 
Наиболее широкой по охвату книге Огюстэна Фанже уже более 200 лет6. Единственная серьезная из опубликованных в XX в. обзорных работ о бороде в средние века (если не считать заметок в энциклопедиях) – это статья Хофмайстера о бородах священнослужителей.
Карл Великий, король франков и лангобардов, воссоздатель Римской империи на западе. ок. 742-814 гг.
Не привлекал слишком большого внимания данный предмет и в средние века. Более чем за тысячу лет, прошедших между "Брадоненавистником" Юлиана (353 г.)8 и сочинением "О пользе бороды у священников" Валериана (1531 г.) известен лишь один трактат специально на эту тему – "Апология бороды" Бурхарда Беллевосского, написанный в начале 1160-х годов и впервые найденный в 1929 г.9
Лестница добродетелей.
Большое внимание уделялось бороде в изобразительном искусстве средневековья10. Однако, к сожалению, фасон бороды, особенно на миниатюрах, не всегда различим. К тому же символика бороды часто остается неясной. Один и тот же человек может изображаться и с бородой и без бороды, как, например, Карл Великий. И пластическая, и литературная портретика испытывала на себе влияние классических и прочих образцов и предназначалась для изображения ряда условных качеств, таких, как благочестие, мудрость, сила, благородство и возраст, которые часто ассоциировались с наличием бороды.
В написанном в Эльзасе в последней четверти XII в. "Hortus deliciarum" Герарда Хохенбургского на лестнице добродетелей помещены отшельник с длинными волосами и длинной бородой, за которым следуют затворник с менее длинной бородой, безбородый монах, церковнослужитель с коротенькой бородкой и безбородый рыцарь. Безбородый священник помещен в стороне11.
2
После этого краткого введения охарактеризуем прежде всего сменявшие друг друга моды ношения бороды. В эпоху античности и средние века бороды носили далеко не все мужчины. Со времени Александра и, возможно, до VI или начала VII в. в греко-римском мире господствовал сопровождаемый случайными капризами моды обычай брить или выщипывать бороду. В период от Адриана до Константина многие императоры, подражая мудрецам и святым мужам, носили бороды, но они, по-видимому, были исключением.
Юлиан, римский император (332-363). Вошел в историю как Отступник. Автор иронического "Бородоненавистника".
Питер Браун писал, что борода императора Юлиана была "колким намеком на то, что после правления поколений гладковыбритых христианских генералов трон сейчас занимает интеллектуал поздней античности"12. Однако бритье в те времена не обязательно означало такое подстригание бороды ad cutem, чтобы кожа была гладкой без единого торчащего из нее волоска. Римские бюсты и египетские мумии свидетельствуют, что многие мужчины носили короткие бородки или по крайней мере были покрыты щетиной, оставшейся после стрижки бороды или успевшей вырасти в перерыве между не столь частым бритьем.
Когда именно бороды снова вошли в моду в Средиземноморском мире, точно не известно. Монеты и печати свидетельствуют о том, что до VII в. на Востоке не было обычая носить бороду13. На Западе же бороду, по-видимому, носили представители многих, хотя и не всех германских племен. В своем панегирике императору Майориану Сидоний Аполинарий писал о франках, что "их лица сплошь выбриты, и вместо бороды у них тоненькие усы, которые они расчесывают гребнем", а в одном из писем он говорит о Теодорике, что борода его была косматой "на впадинах у висков" (т.е., видимо, на щеках), но что она была "ощипана" цирульником "в нижней части лица, так, будто она только начинает расти"14.
Сохранение до конца VIII или до конца IX в. древних ритуалов первой стрижки волос и бороды, известных под названием barbatoria (или depositio barbae) и capillaturia, говорит о том, что стричь бороды и волосы молодым людям оставалось принятым обычаем.
При этом capillaturia и barbatoria были чем-то большим, чем просто ритуалами перехода в иной возрастной класс, поскольку они создавали духовную связь между тем, кто стриг, и тем, кого стригли, практически равнозначную физическому родству. С этого момента и впредь участники обряда вступали в отношения, подобные взаимоотношениям крестного сына и крестного отца (patrinus) или приемного сына и приемного отца (adoptivus pater). О самом известном случае подобного родства сообщает Фредегар: Аларих отрезал бороду Хлодвигу и стал таким образом его patrinus15. В "Gesta Theodorici regis" об этом же говорится несколько иначе. Здесь отмечается, что мир между двумя королями был установлен следующим образом: "поскольку Хлодвиг еще не стриг своей бороды, Аларих отрезал ее у него и таким образом стал его крестным отцом"16. Как сообщает Павел Диакон, примерно в 610 г. римский патриций Григорий обещал некому Тасо, что "он, согласно обычаю, отрежет ему бороду и сделает его своим сыном"17. Но из поведанных Павлом случаев более известен другой, хотя в нем речь идет скорее о волосах, чем о бороде, когда лангобардский король Лиутпранд, отрезав прядь волос у Пипина Короткого, "стал его отцом и отослал его назад к [собственному] отцу, осыпав множеством королевских даров"18. Средневековые летописи сохраняли память об этом событии вплоть до XII в.
Все эти церемонии подразумевали, вероятно, лишь символическую стрижку или, как это было в случае с Хлодвигом, лишь прикосновение к волосам и бороде. Однако иконография подтверждает то наблюдение, что большинство королей раннего средневековья брились или же в крайнем случае носили короткую бородку и усы.
Королевская печать Оттона I, которая была в употреблении с 936 г. до 961 г.
Не носили бороды и правители из династии Каролингов, включая Карла Великого19. Это было характерным для многих современников Карла: на печатях и миниатюрах IX в. у мужчин постоянно изображаются усы при чисто выбритом подбородке. "Окладистая борода вошла в моду лишь на рубеже тысячелетий"20. Все три Отгона постоянно изображались безбородыми; лишь в конце своих царствований и Отгон I и Отгон II начинают изображаться с бородой, что скорее было символом их возраста и достоинства, чем свидетельством изменения моды.
Однако эти иконографические данные находятся в некотором несоответствии с письменными источниками, в которых часто упоминаются бороды мирян, особенно когда речь идет об их бритье при переходе в монашество. Возможно, некоторые из этих упоминаний всего лишь фразеологизм, поскольку выражение "сбрить бороду" было синонимом перехода в монашество, но в остальных случаях должно иметь место буквальное прочтение.
Так, Ратхер Веронский (конец Х в.) говорит, что мирянина легко было узнать по одежде, бороде и другим признакам мирской жизни21. Развернувшаяся в 1031 г. на Лиможском соборе дискуссия о бритье церковнослужителей также подтверждает, что в отличие от клириков миряне носили бороды. В датируемом XII в. греческом диалоге Anacharsis некто, давший обет стать монахом (но на самом деле еще раз женившийся), тщательно обрил свою бороду и "навернул ожидавшие тонзуры волосы на тоненькие тростинки, представ как шут и лицедей, а не как монах"22. Объяснить разноречие иконографических и письменных памятников довольно трудно. Возможно, что правители, чьи изображения собственно и составили основу иконографии, либо брились чаще, чем их подданные, либо их просто изображали безбородыми. Что касается простых мирян, то, видимо, разные их группы придерживались различной моды. Солдаты, например, постоянно в IХ-ХII вв. изображались на миниатюрах безбородыми23, тогда как крестьяне часто фигурировали с бородой. На особый манер были обриты факиры и комедианты. В "Бруте" Лайэмона говорится о Бадульфе, который, переодевшись шутом, вовсе сбрил бороду24.
В начале XI в. мода на бороду изменилась. После Отгона III все императоры изображаются с бородой, хотя и разной длины. Так, немецкий король Генрих III изображался на своих евангелиях с длинной окладистой бородой, на печатях – с короткой бородой, а на некоторых миниатюрах только с усами. Об этой же тенденции в моде свидетельствует и сообщение Титмара Мерзебургского о том, что среди 12 сенаторов, сопровождавших в 1014 г. Генриха II во время его коронации в Риме, у шести бороды были сбриты, а остальные имели полные бороды.
Генрих II (973-1024), император Священной Римской империи, последний в Саксонской династии.
Мода на окладистую бороду продержалась, видимо, не очень долго, и к середине XI в., по крайней мере в Империи, распространился обычай подстригать бороду и даже сбривать ее начисто25. Так, аббат монастыря Горз Зигфрид в письме (1043 г.) аббату Поппо Ставелотскому сожалел о пренебрежении былыми благородными манерами в одежде, оружии в верховой езде и сетовал на распространение "отвратительного для скромных глаз постыдного обычая пошлых французов... стричь бороду, укорачивать и деформировать одежду..." и многие другие новшества, которые были бы запрещены во дни Отгонов и Генрихов26. Несколько лет спустя Оглох Сент-Эммерамский поведал историю о чудесном наказании некого мирянина, которого аббат порицал за бритье.
Особенно распространилось во второй половине XI в. бритье бороды во Франции и Англии. Уильям Малмсберийский писал, что незадолго до вторжения норманнов в Англию посланные Гарольдом лазутчики сообщили, что все норманнские воины – священники, "ибо все лицо их и обе губы обриты, тогда как англичане оставляют волосы над верхней губой"27. По сообщению Геральда Валлийского, в Уэльсе "мужчины привыкли брить бороду, оставляя только усы, и они придерживаются этого обычая не с недавнего времени, но с древних веков"28.
В отличие от этого на рубеже XI и XII вв. французские и норманнские моралисты сетовали уже не на бритье, а как раз на бороды и особенно на длинные волосы. В "Церковной истории" Ордерика Виталия бородачи ассоциировались с кающимися грешниками, заключенными и паломниками, и он сетует на то, что "сейчас почти все наши соотечественники посходили с ума и носят маленькие бородки, признавая тем самым, что, подобно козлищам смердящим, они погрязли в мерзких вожделениях"29. Серлон Сеезский в читанной перед королем в 1105 г. проповеди говорил, что "длинные бороды придают людям вид козлов, чьей мерзкой порочности постыдно подражают своими грехами прелюбодеи и содомиты". Далее он обрушивался на тех греховодников, которые не брили своей бороды "из опасения, что их короткая щетина будет колоть их любовниц во время поцелуев"30.
Одновременно подвергался критике и обычай носить длинные волосы, мода на которые шла в паре с модой на бороды. Так, согласно Ордерику, Руанский собор 1096 г. постановил, что в соответствии с заповедью от Павла "ни один мужчина не должен отращивать длинных волос"31. В "Historia novorum in Anglia" Эадмер сообщает, что св. Ансельм в своей проповеди на первый день Великого Поста 1094 г. призвал молодых людей благородного сословия подстричь свои волосы, как это подобает мужчинам, говоря: "Сейчас почти все изысканные юноши отращивают свои волосы на манер молодых девушек и с расчесанными волосами имеют обыкновение прогуливаться... бросая вокруг нечестивые взгляды"32. Епископ Годфруа Амьенский отказался в 1106 г. в Сент-Омере принять пожертвования от человека, "который явился неподстриженным... полагая, что не стоит принимать дары от того, кто, подобно женщинам, распустил кудри по плечам"33. Предубеждение против длинных волос было тогда настолько сильным, что Петр Коместор счел необходимым подчеркнуть, что "Христос и Его апостолы изображаются с длинными волосами не потому, что они носили их в действительности, но из соображений святости"34.
Особый оттенок приобрел спор о ношении бороды в среде крестоносцев. Епископ Ле Пюи побуждал воинов крестоносного войска, осаждавших Антиохию, сбривать бороду, опасаясь, что в битве их можно будет спутать с противником "из-за схожести бород"35. Греческие писатели, больше, чем латинские, обращавшие внимания на бороды, быстро заметили, что франки брились36.
В миниатюрах XII в. почти все солдаты изображены безбородыми. Причиной этого была, возможно, трудность носить бороду под металлическим шлемом или кольчугой, но, видимо, это соответствовало и возобладавшей постепенно моде. У большинства правителей в XII в. либо вовсе не было бороды, либо была коротенькая бородка вроде той, что у Фридриха Барбароссы в так называемой "каппенбергской голове"37.
Голова императора Фридриха Барбароссы. ок. 1157.
Согласно обряду коронации первой половины XII в., императоры "должны быть бриты", когда папа римский целует императора в лоб, щеку и уста38. Видимо, это касалось и византийских императоров: так, согласно летописцу конца XI или начала XII в. Георгию Кедрину, Ираклий, "взошед на императорский трон, сразу же обстриг себе волосы и бороду на императорский манер"39.
Почему обычай отрезать волосы и сбривать бороду распространился в середине XI в. и продержался весь XII в., неизвестно. 
Иногда это связывают с возросшим в XII в. влиянием античных образцов40. Представляется, однако, что данная мода зародилась еще до того, как смогли проявиться, по крайней мере на севере, классические влияния (если о них вообще можно всерьез говорить в эту эпоху). Тем не менее, как свидетельствуют многие источники, современники воспринимали это как всеобщую и значительную перемену.
В "Апологии бороды" Бурхарда Беллевосского автор дает описание чуть ли не дюжины разных типов бороды и усов, и, в то время как часть из этих описаний носит явно сатирический характер, а другие, возможно, просто выдуманы, все они должны были быть известны тем, к кому Бурхард обращался41.
Клуэ Ф. Генрих II. сер. 16 в.
Судя по тексту "Апологии" и другим памятникам, хотя некоторые мужчины носили бороды из тщеславия, другие – просто из-за лени, выщипывание и бритье бороды, видимо, оставались правилом во многих странах Европы до конца средних веков42. В религиозном искусстве ХIV-ХV вв. борода была отличительной чертой евреев, а типичный христианин изображался безбородым. Мода на бороды возвращается лишь в ХVI-ХVII вв. На французских королевских печатях бородатая фигура короля, восседающего на троне, в XVI в. впервые появляется в годы правления Генриха II (1547-1559).
3
Переходя теперь к вопросу о символике бороды в средние века, начнем с наиболее очевидного. Почти единственным универсальным и лежащим на поверхности значением бороды было то, что она отражала мужественность, мужское начало, зрелость и силу мужчины. Впрочем, иногда – в переносном смысле – она могла означать и силу женщины. "Борода, как и волосы, заключает в себе квинтэссенцию жизненной силы"44. Принесение их в жертву, по Ван Геннепу, распадается на два действия: первое – символизирующее выход из мира прошлого – срезание волос и второе – посвящение их и освящение, что предполагало установление связи "с миром сакрального и, в частности, с божеством или духом, с которым таким путем устанавливается родство"45.
В интерпретации символики волос и бороды этнологи в общем делятся на два лагеря. Те, кто больше исследует бессознательные аспекты поведения человека, склонны идентифицировать волосы с силой, причем как силой вообще, так и – значительно чаще – с половой потенцией в частности. Отрезание волос и бритье представляются им некими формами социального контроля, которые в особые моменты жизни человека часто ритуализируются и могут выступать как символический аналог кастрации. Те же, кто рассматривает символы и ритуалы как осознанные по сути высказывания относительно человека (и – опосредованно – мира в целом), обращают особое внимание на то, как трактуются волосы в обрядах погребения, наказания, при магических церемониях, а также при обрядах социальной инкорпорации или, наоборот, социального изгнания46. Впрочем, эти два подхода не исключают друг друга. Так, например, Холлпайк, для которого острижение волос представляет собой скорее социальный, чем специфически сексуальный контроль, связывает его с особыми церемониями, утверждая, что "длинные волосы ассоциируются с пребыванием вне общества, тогда как острижение волос символизирует воссоединение с обществом или жизнь в обществе по определенным правилам поведения". Коротко остриженные волосы монахов, солдат и заключенных означают, согласно Холлпайку, подчиненность этих людей определенному порядку, а не символическую кастрацию, как это полагают некоторые исследователи. Соответственно он связывает монашеские тонзуры в большей степени с обетами послушания и подчинения вышестоящим, чем с обетами воздержания и безбрачия47.
Обряды и ритуалы подобного рода имеют место во многих обществах и помогают объяснить некоторые сюжеты из Библии и классической литературы, где речь идет о волосах и бороде48. Сюжет с ветхозаветным Самсоном представляет собой классический пример отношения к волосам как к источнику силы (Книга Судей, 16; 17). "У древних, – пишет Иероним в своем комментарии на Книгу Исайи, – обривание бороды и головы было внешним выражением печали", таким же, как и надевание власяницы и осыпание себя пеплом. "Распущенные волосы были внешним признаком отчаянного горя"50. В общем, подчеркнуто пренебрежительное отношение к виду бороды, появлявшееся то в ее состригании, то в оставлении без ухода (в зависимости от обычаев), показывало, что человек находится не в ладах с самим собой и с обществом51. В греческом обществе стиль волос был важным аспектом пороговых возрастов, особенно в момент перехода от юности к взрослому состоянию, когда все молодые люди несут на себе характерные особенности своей возрастной группы52. Принесение срезанных волос в качестве жертвы богу было той формой благодарения или посвящения, через которую бог получал некую власть над тем, кто совершал данное подношение53. 
В римском обществе волосы считались источником жизни, и их отрезали в преддверии смерти. Рвать на себе волосы было, согласно традиции, знаком скорби и "первым жертвоприношением усопшим", что некоторыми исследователями рассматривалось как замена жертвы кровью или человеческой жизнью54.
Золотой медальон с изображением Александра Македонского. 323 год до н.э.
Что касается бороды, то она чаще всего была знаком физической зрелости и возраста. Ею была отмечена граница между мальчиками и мужчинами, а также между мужчинами и никогда не стареющими богами. Сбрив себе бороду, Александр положил начало долгому периоду безбородости в греко-римском мире55, что, возможно, было вызвано желанием, чтобы его вечно-молодая внешность ассоциировалась у всех с богами56. В древнегреческом обществе отрастить бороду означало положить конец тому состоянию, когда мальчик на законных основаниях мог стать объектом сексуальных притязаний со стороны старших57. Наличие бороды было критерием для разделения участников Игр на младших и старших58. В общем, в христианский мир бороды вошли уже отягощенные багажом известной отцам церкви доисторической и классической символики59.
Несмотря на то что в средние века мужчина без бороды или с жиденькой бородкой воспринимался обычно как слабый, немужественный и бесплодный, безбородость не была безоговорочно презираема: она все еще сохраняла некоторые из своих первоначальных ассоциаций и с божественностью и с печалью и покаянием. Бороды не было ни у ангелов, ни у Адама до грехопадения; безбородыми представали в средневековом фольклоре и первые люди. Иногда безбородость воспринималась как результат аскетизма, и в ХII в. считалось, что бритые священники напоминают своим видом и ангелов в их божественности, и мальчиков в их невинности и смирении60. Тем не менее способность отрастить бороду считалась в целом существенной для мужчины, и даже в те времена, когда бороду в массе не носили, имелась тенденция считать гладко выбритое лицо признаком женственности и подыскивать некое особое оправдание для тех групп мужского населения, которые регулярно брились, например для монахов и духовенства61.
Как и во времена античности, в средневековье бороды считались признаком силы и энергии – как физической, так и моральной. В своих Enarrationes in Psalmos Августин писал, что "бородой отмечен мужчина сильный; наличие бороды подразумевает человека молодого, энергичного, активного, быстрого. Когда мы имеем в виду таких людей, мы говорим, что это бородатые"62. В своем комментарии к книге Ездры Беда пишет, что "борода как мета мужественности и зрелости, воспринимается обычно и как знак достоинства"63. Наоборот, бритье означало отречение от силы и независимости (как и в традиционных обществах), оно подразумевало подчинение, послушание, а также сексуальное отречение. На это смотрели иногда благосклонно, иногда неблагосклонно; соответственно бритье могло иногда символизировать слабость и немужественное непротивление пороку, по крайней мере в переносном смысле. Неудивительно, что Эльред Риевосский в своих проповедях говорил о бороде как о знаке и начале мужского достоинства64.
Кроме того, бороды всегда были признаком старшинства, как в прямом, так и в переносном смысле. Нестриженые и состриженные волосы – на голове и на щеках – играли роль символов соответственно Ветхого и Нового заветов закона и благодати. Так Езекииль до и после того, как "по велению Божию" сбрил бороду, представлял соответственно старое и новое правосудие; аналогичным образом Бурхард Беллевосский противопоставлял послушников и монахов у цистерианцев. Согласно "Житию Феодора Эдесского" (X в.), зубы появляются в начале жизни, борода – на ее апогее, седой же волос – в старости65. По Алэну Лилльскому, четыре основных возраста мужчины соответственно различались: первым пушком на щеках; более густой порослью; роскошным руном и, наконец, такой мощной бородой, что она уже не может обойтись без бритвы... 66
Микеланджело Б. Пророк Иезекииль. Сикстинская капелла, Ватикан, Рим. 1508-1512.
Борода отличает мальчика от мужчины. Вильгельм Завоеватель сетовал на то, что ему приходилось защищать Нормандию еще "будучи совсем безбородым", т.е. когда он был еще мальчиком67.
Борода была также знаком достоинства, символом свободы и почестей. Отрезать или выдрать бороду – если конечно, речь не шла о части общепризнанного ритуала – считалось тяжким оскорблением. Бороды были объектом особой защиты уже в древнегерманских судебниках69. Так, в Англии в англосаксонскую эпоху любой, кто отрезал человеку бороду, должен был, по законам Альфреда, заплатить вергельд в 20 шиллингов70, а по условиям "Земского мира" Фридриха Барбароссы (1152 г.) строго запрещалось схватить человека за бороду или выдрать из нее хоть волосок71. "Деяния" графа Барселонского открываются рассказом о том, как первый граф убил человека, дернувшего его за бороду. У Годфрида из Витербо есть описание того, как разгневался Отгон I на рыцаря, осмелившегося дотронуться до его бороды "без бритвы" и вытянувшего из нее несколько волосков72.
Бороды побежденных собирали как знак одержанных побед и превосходства – сообщают скандинавские саги, а также легенды артурианского цикла. В саге об Орвар-Одде короли восточной Балтии должны были ежегодно посылать Огмунду свои бороды и усы, а его собственную бороду "с кожей под ней, аж до самого мяса" содрал Одп73. Гигант Рето в "Historia regum Britanniae" Гальфрида Монмугского имел плащ, сотканный из бород убитых им королей. Гигант велел и Артуру прислать свою бороду на этот плащ, но Артур убил его и завладел и его бородой и плащом.
Принудительное бритье бороды и головы было серьезным наказанием и применялось в отношении бунтовщиков. Название Голгофы – Кальвария ("Лысая гора") ряд авторов объясняют тем, что перед распятием Христа постригли74. В 546 г. Сандрагизил был бичеван и обрит – "столь велики были его преступления", волосы и борода Муммола были вырваны перед его казнью в 585 г.; при триумфальном вступлении короля Вамбы в Толедо в 673 г. его противников вели "наголо отстриженными, со сбритыми бородами и босиком75". Даже в конце XI в. бунтовщику Госсуину из Уази-ле-Верже перед тем, как он был отпущен графом Балдуином Генетауским (Hainault), отрезали в знак посрамления бороду76. На востоке Европы принудительное бритье использовалось в качестве наказания как за небольшие, так и за серьезные преступления. Император Феофил в XI в. наказал не справившегося со своими обязанностями квестора отрезанием бороды и преданием ее огню77.
Гийом Тирский приводит забавный пример, свидетельствующий об исключительном значении, какое придавалось бороде. Некий Гавриил из Малатии в 1109 г. был обманом втянут в уплату долгов своего зятя – Балдуина Эдесского, сказавшего Гавриилу, что он якобы поклялся отрезать себе бороду, если его людям не возвратят к сроку его долги. Гавриил пришел в ужас от того, что Балдуин так легко отдал в залог бороду, "как если бы это было чем-то не очень важным, с чем мужчина может без стыда для себя расстаться, тогда как бороду должно хранить с величайшей бережностью, ибо она составляет отличительный признак мужчины и мужского могущества". И потому он согласился уплатить долги Балдуина на условии, что тот никогда впредь не предложит в залог свою бороду78. Как видно из этого пассажа, бороду могли использовать в качестве залога в обетах, клятвах и при необходимости подтвердить серьезность и честность намерений. Примеры клятв и соглашений, творимых с возложением руки на бороду или волосы, а также отрезание бороды в качестве символа поминовения, отмеченное в период позднего средневековья, приводят Фанже и Гримм79. Три волоска из бороды иногда включались в качестве составной части печати на грамоте "с тем, чтобы она была крепкой и нерушимой"80.
"Держать себя за бороду" – значение этого жеста не раз было предметом споров. Если верить Бурхарду Беллевосскому, этот жест недвусмысленно указывал на твердость характера и честность. Это подтверждается двумя миниатюрами ХII в. к разделу Х "Декрета" Грациана, на которых изображены люди, испрашивающие у епископа отпущения грехов, держась правою рукой за свою бороду81. Сюда, возможно, подходит и иллюстрация к разделу XXXVI, изображающая мужчину, который, также держась за бороду, пытается обольстить женщину82. Письмо константинопольского патриарха Афанасия I (XIII в.) четко указывает, что сжимать бороду в руке, по крайней мере на востоке Европы, было жестом, символизирующим мольбу или просьбу83. Меир Шапиро назвал это "знаком великого напряжения", приведя примеры из золотого Евангелия Генриха III (где мужчина, из которого изгоняют злых духов (Марк, I; 23), изображен держащимся правой рукой за бороду, а левою за волосы) и из Parma Ildefonsus (где еретик Иовиниан изображен держащим себя за бороду)84. Впрочем, этот жест мог также символизировать искренность или мольбу. Гьярдер связывал этот жест с древним поверьем, согласно которому в бороде сокрыта жизненная сила, и считал, что когда, библейские персонажи держали себя за бороду, это был "жест созерцания, который вполне естественно связывать с пророками и прочими мудрецами"85.
В античные времена была хорошо известна так называемая философская борода. Говорили, что общепринятое изображение Апостола Павла длиннобородым восходило к изображению бородатого Плотина. Император Юлиан считал свою бороду знаком того, что он стоит выше мирских соображений, а длинная борода Эдуарда Исповедника на коврах из Байе выделяет его среди других людей, символизируя его мудрость и благочестие, как и его возраст.
Эдуард Исповедник (ок. 1003-1066), английский король.
Столь же древнее происхождение имеет ассоциативная связь ношения длинных волос и святости. Святые отшельники и затворники, как правило, носили длинные бороды – и в качестве знака своей свободы и отрешенности от мира, и в качестве награды за свои страдания.
Длинная косматая борода повсеместно считалась знаком скорби или наказания. Император Юлиан, чья борода была свалявшейся и полной вшей, говорил: "Я выгляжу как человек, который искупает вину"86. Два папских письма начала XI в. из коллекции архиепископа Йоркского Вульфстана определяют, что кающиеся должны стричь свои волосы не чаще двух раз в год87, а Робер Гискар, согласно Ордерику Виталию, поклялся перед походом на Рим не мыться, не бриться и не стричь волос вплоть до победы88. В позднем средневековье длиннобородые кающиеся грешники были обычной картиной.
Древний обычай вырывания волос и бороды в момент горя сохранился и в средневековье. Ангелиус в своей истории Равеннской церкви говорит об "опечаленных горем людях... рвавших на себе волосы и бороды"89. Никита Хониат приводит несколько примеров того, как в ХП столетии люди в горе вырывали на себе волосы90.
Неудивительно, что о бороде, обладавшей столь ярко выраженной и многозначной символикой, не раз говорится в народных преданиях, поговорках и сказках средневековья91.
В соответствии с распространенными поверьями волосы из бороды и прядки волос, взятые от людей, считавшихся святыми, часто хранили как реликвию. Согласно "Житию" Бернарда Тиронского несколько волосков из его бороды еще при его жизни использовались "для исцеления немощных"; когда же он умер, его волосы "стали источать чудесный аромат"92. Годрик из Финхале отдал несколько выпавших из его бороды волосков монаху-цистерцианцу и велел ему бережно хранить их в ожидании дня, когда эти волосы сослужат хорошую службу. В "Житии" Годрика говорится, что так оно и случилось – и с самим этим монахом и с другими людьми93.
Народные предания проливают свет и на неясный вопрос о символике цвета бороды. Считают, что Дьявол и Иуда были рыжебородыми, хотя самое раннее иконографическое подтверждение этого поверья относится лишь к XIII в94. В ирландской мифологической традиции сам Иисус, говорят, был рыжебородым95.
Айсман Г. Предательство и арест Христа (фрагмент). Сер. 15 века.
В Клюнийском требнике (XI или начало XII в.) Он изображен с ярко-зеленой бородой96. Разнообразие оттенков и конфигураций бороды в описании одного и того же персонажа и в одной и той же рукописи дало основание некоторым исследователям задаться вопросом, придавалось ли средневековыми людьми какое-нибудь значение цвету волос и бороды97. Судя по "Апологии бороды" Бурхарда Беллевосского, единственные цвета бороды, которые получали символическое истолкование, – это желтый и серый (седой).
"Поскольку желтый – это цвет умеренности, желтые бороды имеют мужи, умиротворенные спокойной и умеренной любовью, которые столь общительны и ровны, что любезны всем и беседуют, никого не порицая (Фил. 3; 6). У тех же, чьи бороды седы, пусть вырастут они в полную длину и силу, подобно злаку в пору жатвы Wis., 12; 17), и думать им надлежит о гумне и амбаре, что ждут их (Матфей, 3; 12) в ближайшем будущем98.
На протяжении средних веков символика бороды все больше и больше обособлялась от физических реалий99; бороде все чаще придавался меняющийся и нередко противоречивый символ. Так, Бруно из Сеньи (начало ХII в.) в своем комментарии на Левит доказывает, что мужчинам не следует бриться, ибо они должны выглядеть как мужчины, а не как женщины, и должны подражать мужской силе, а не женской слабости. "По этим-то причинам мы весьма справедливо привыкли святых жен, часто превосходивших мужчин силой духа, считать бородатыми (barbatas)". Иными словами, женщины могут быть хоть и не физически, но духовно "бородатыми". Это относится и к статусу церковников, которые брили свои бороды потому, что, как писал Бруно, они хотели быть сильными духом, а не просто выглядеть сильными, имея бороду. "Борода у нас растет внутренне, – объяснил он, – а бреем мы ее внешне; ибо та [внутренняя борода] растет беспрепятственно, тогда как эта [внешняя борода] порождает множество проблем, пока она не сбрита, и лишь у очень пустых и суетных людей она может выглядеть красиво"100.
Понятие внутреннего и внешнего бритья часто соотносилось в средневековых текстах с внутренней и внешней бородой, причем волосы уподоблялись мыслям, особенно злым мыслям и грехам, что помимо воли растут в душе. В поэме "De tonsura et vestimentis et vita clericorum" Гоберта Ланского есть раздел "О бритье бороды", в котором говорится: "Косматая борода торчит своими отвратительными волосами. / Бритва же оголяет подбородок и обновляет лицо. / Эта новизна учит нас обновлять дух. / Учит нас, старых грешников, изгонять свои недостатки. / Новизна подбородка олицетворяет новый дух"101.
Мысль о том, что волосы символизируют пороки, и поэтому отрезание их символизирует обновление духа, была общепринятой в XI и XII столетиях. Так, в XI в. мирянин, вступавший в Леринский монастырь, произносил следующий обет: "Я предаю излишние волосы души моей на пострижение в жертву и волосы головы моей на бритье как символ (figuraliter), чтобы после того, как стану я слугой Христовым в монастырском затворничестве, мог я презирать волю свою, дабы ангелы охраняли с Божьей помощью душу мою в будущей жизни"102.
Физическое capitis crinis идет здесь параллельно к аллегорической coma mentis, которая подразумевает не обязательные и дурные мысли. Джон Белет вслед за Амаларием применил эту аллегорию и по отношению к тем бородам, которые священники отращивали в течение Великого Поста и сбривали накануне Пасхи. "Бритье волос бороды, которые растут от избыточной влаги живота, как и стрижка ногтей, которые растут от избыточной влаги сердца, дают нам знак, что мы должны отсекать пороки и грехи, которые изобилуют в нас"103.
Особенно подробно обсуждает символику стрижки и бритья клириков Сикард Кремонский (вторая половина XII в.). Его рассуждения, опирающиеся на работы Августина, Григория, Амалария и на Гонория Августодунского, стоит привести целиком104.
После того как Св. Петр был схвачен язычниками, ему обрили бороду его, срезали волосы с головы его, но он пожелал, чтобы то, что было сделано с ним в насмешку, рассматривалось как таинство в память либо о муках Господних, либо моральных заветов, что должны быть в нас. Ибо под "головой" понимается здесь разум, украшенный мыслями (подобно тому как голова украшена волосами), каковой разум должно, однако, обрить от излишних мыслей бритвой страха Господня, с тем чтобы можно было созерцать небесные предметы открытым ликом сердца. Кружок волос означает украшение добродетелями; волосы выстрижены ровным кружком, ибо добродетели совершенствуются в гармонии любви, подобно тому как дух священнослужителя должен быть крепок и замкнут внутри него как в ровном и гладком круге (Horace. Sat., II, VII, 86), ибо среди геометрических форм ни одна так не гармонична и не находится с собою в согласии больше, чем круг. Верхняя часть головы обривается, и кружок волос остается в нижней части в знак того, что разум может свободно созерцать божественное (Матф., 22; 21), а чувственная природа (sensualitas), находясь в гармонии и согласии с разумом, помышляет о мирском106. Волосы должны оставаться, потому что иногда нужно мыслить и о вещах преходящих, необходимых в жизни, но такой длины, чтобы они не мешали ушам и глазам, иначе мирские мысли отвлекут уши и глаза разума на мирские дела, которые часто скрывают (от вас) слова сеятеля (Лука, 8; 5-18) 107; или мы терпим упреки, сыплющиеся на нашу голову с тем, чтобы дождаться, когда увенчают нас венцом вечной жизни, тем венцом, что обещал Господь любящим Его (Иаков, 1; 12). Мы бреем бороду свою, дабы выглядеть как мальчики; подражая их скромности и невинности, мы будем пировать с Господом и войдем во царствие небесное (Матфей, 18; 3), и мы будем равны ангелам с их вечно цветущей юностью108. Но в течение постов мы отпускаем наши бороды, стараясь выглядеть как кающиеся грешники...
В классическое средневековье тонзура у клириков и монахов обычно сравнивалась с терновым венцом. Ее рассматривали также как знак союза с Богом. Так, Жоффруа из Сен-Тьерри в одной из неизданных проповедей говорил: "Венец для нас – улика, а не преимущество, это – наш суд, а не награда, он – нам в наказание, а не для услады. Один лишь знак без дела, стоящего за этим знаком, – не что иное, как шутка сатаны"109. В общем пострижение символизировало для священнослужителей отречение от мирских дел и очищение сознания от мирских мыслей110.
В составленных в 1120-х годах правилах каноников Шпрингерсбаха и Рольдюка острижение волос на голове, как и бритье бороды, было упомянуто в числе Христовых стигматов; в их число включались не только зримые меты, оставленные терзанием Его плоти, но и те, что не сопровождались телесной болью, и прежде всего отрезание излишнего, например волос. «Этот обычай соблюдался апостольскими мужами и дошел до нас... так, как будто переходил "с головы на бороду Ааронову, с бороды – на края одежды его" (Псалтырь, 132; 2-3). Поэтому те, кто хочет быть прославлен со Христом, должен пойти вослед страстям Его и нести знаки Его совершенства. Ибо кто из готовых душу свою отдать за Христа возлюбит волосы тела своего более Христа?.. Но недостаточно отрезать волосы с головы, не стремясь отсечь пороки души». Соответственно этому цитируемые правила предписывают всем членам капитула (за исключением тех, кому не позволяет здоровье) бриться в установленное время; регламентируются и правила подготовки и раздачи бритв накануне "дня общего бритья"111.
Итак, ритуалы стрижки и бритья головы были наполнены для средневековых людей глубоким смыслом. Анализируя его, мы получаем возможность лучше представить себе ряд особенностей не только внешнего, но и внутреннего мира средневекового человека.
Примечания
1. С конца 70-х – начала 80-х годов ношение бороды получило столь широкое распространение, что эта символика была утрачена.
2. The Letteis of Gustave Flaubert/Ed. and tr. Francis Steegmuller. Cambridge (Mass.), 1980-1982, N 108.
3. Frazer J.G. The Golden Bough. 3 ed. L., 1914-1915. P. XII, 182, 296.
4. Van Gennep A. The Rites of Passage / Tr. M. B. Vizedom, G. L. Caffe Chicago, 1960. P. 167 (первое издание этой работы появилось в 1908 г.)
5. "Большинство историков игнорируют моральную и социальную значимость, приписываемую растительности на лице и теле в древнем и в средневековом мирах" (Boswell J. Christianity, Social Tolerance and Homosexuality. Chicago, 1981. P. 76, n. 72).
6. Fange A. Memoires pour servir a Phistoire de la barbe de l’homme. Liege, 1774.
7. Hofmeister Ph. Der Streit urn des Priesters Bart // Zeitschrift fur Kirchengeschichte. 1943-1944. Vol. 62. S. 72-94. Из более специальных работ см.: Neubert F. Die volkstumlichen Anschauungen uber Physiognomik in Frankreich bis zum Ausgang des Mittelalters // Romanische Forschungen. 1910. Bd. 29. S. 557-679 (о бородах см.: S. 627-633); Schramm P. E. Zur Haar- und Barttracht als Kennzeichen im germanischen Altertum und im Mittelalter: Herrschaftszeichen und Staatssymbolik // Schriften der MGH. Stuttgart, 1954-1956. Bd. 1. S. 118-127; Gjaerder P. The Beard as an Iconographical Feature in the Viking Period and the Early Middle Ages // Acta Archaeologica. 1964. T. 35. P. 95-114. О прическах меровингских королей см.: Ноyоux J. Reges criniti. Chevelures, tonsures et scalps chez les Merovingiens // Revue beige de Philologie et d'histoire. 1948. Vol. 26. P. 479-508. См.: также: Kaufmann E. Uber das Scheren angesetzter Merowinger-koenige // Zeitschrift der Savigny-Stiftung fur Rechtsgeschichte: Germanische Abtelung. 1955. Bd. 72. D. 177-185; Cameron A. How did the Merovingian Kings Wear their Hair? // Ibid. 1965. Bd. 43. P. 1203-1216; Wallace-Hadril U.M. The Long-Haired Kings and other Studies in Prankish History. L., 1962. P. 156-157, 245-246.
8. "Misopogon" ("Брадоненавистник") был написан императором Юлианом в Антиохии незадолго до его смерти. В этой работе он порицает гладковыбритых антиохийцев, насмехавшихся над его длинной бородой и нечесанными волосами.
9. Однако попутные рассуждения о бородах и прическах встречаются во многих средневековых сочинениях, в частности у Алэна Лильского. См.: Alan of Lule. The Plaint of Nature / Tr. J. James. // Mediaeval Sources in Translation. Toronto, 1980. Vol. 26, n. 4.
10. Kemmerich М. Die friihmittelalterliclie Portratmeierei in Deutschland bis zur Mitte des XIII. Jahrhunderts. Munich, 1907. S. 131. Наличие или отсутствие бороды автор называет "das erste Portratmerkmal", включая сюда прическу и форму лица и носа.
11. Herard of Hohenbourg. Hortus deliciarum / Ed. R. Green et al. // Studies of the Warbung Institute, 36. London; Leiden, 1979. Vol. 2, PI. 124 (f. 125). В средние века и в древности бритье было медленной и болезненной процедурой, и маловероятно, что большинство мужчин брились часто. Монахи, которые, как считалось, были бритыми, обычно брились от одного раза в две недели до одного раза в два месяца.
12. Brown P. The Last Pagan Emperor: Robert Browning's the Imperor Julian // Society and the Holy in Late Antiquity. Berkeley; Los Angeles, 1982. P. 83.
13. См.: Koukoules P. Byzantinon bios kai politismos. Athens, 1951. Vol. 4. P. 358-360 (цитируются несколько ранних источников, в которых порицается гладкое бритье, делающее мужчину "похожим на женщину", но по большей части проводятся сведения от XII в.).
14. Appolinaris S. Panegyricus. 11. 241-242; Idem. Epistolae. 1,2/ Ed. and tr. W. B. Anderson // Loeb Classical Library. London; Cambridge, 1956-1965; см. также: Salin. Civilisation merovingienne. I, 118-119, 451.
15. Fredegar. Chronica, II, 58 // MGH Scriptores rerum Merovingicarum, II, 82. "Tangere" – здесь, по-видимому, означает "устранять, убирать" или "отрезать".
16. Gesta Theodorici regis 15 //MHG Scriptores rerum Merovingicarum, II, 207. См. также: Aimoin of Fleury. Historia Francorum, I, 20 // PL, CXXXIX, 656D; Rorico. Gesta Francorum, IV // Historiae Francorum scriptores I, 812 / Ed. A. Duchesne. P., 1636-1649, в которых соответственно было сказано: "Alaricus iuxta morem antiquorum, barbam Clodovie tangens, adoptivus ei fieret pater"; "Petiverat enim vir modestus (легат Хлодвига), ut in tondenda barda Clodevei patrinus eus efficeretus Alaricus".
17. Historia Langobardorum IV, 38 // MGH Scriptores rerum Langobardicarum, 132.
18. Ibid. VI, 53. P. 183 (см.: Goffart W. The Narrators of Barbarian History (A. D. 550-800). Princeton, 1988. P. 420-421.
19. Kemmerich M. Op. cit S. 47, 132. "Наиболее достоверный портрет Карла Великого – это портрет на его денарии, где он носит усы, но не бороду. См.: Ladner G. B. I mosaici e gli affreschi ecclesiastico-politici nell'antico palazzo Lateranense" (1935) // Images and Ideas in the Middle Ages. Rome, 1983. P. 155-156. Томассин и Фанже считают, что, несмотря на бесчисленные изображения с полной бородой, Карл Великий все-таки брился.
20. Schramm P. P. Kaiser. S. 42, 50.
21. Exemplar Ratherii Veronensis ad Petrum Veneticum // Miscellanea Cassinese. 1897. Vol. 1, pt 2, 3 (Monastics), 17. Желая внешне походить на мирянина, св. Альберт Пражский отрастил себе бороду.
22. Christides D. Markiana anecdota. Thessalonike, 1984. P. 260. (Я обязан этой ссылкой А. Каждану.)
23. См.: Goldschmidt A. Illumination, I, pi. 64 (конец IX в.); 72 (первая половина X в.) изображены безбородые солдаты, возможно христиане, атакующие город, защищаемый бородатыми солдатами, возможно язычниками, см. также: Bayeux Tapestry, P. 95 (снизу); Р. 98, 243 (снизу). В XI в. изменения в стиле военных головных уборов, несомненно, повлияли на этот обычай. См.: Duby J. I laici. P. 182; Plattele A. Revue beige. Vol. 53. P. 1083. Ван Хефтен проводит параллель в этом отношении между солдатами и монахами: "Hi ergo spiritales milites cum mundo, came, et diabolo luctaturi barbam radunt, ne habeant unde possint apprehendi". См.: Van Haeften A. St. Benedictus 563C-7A.
24. Layamons Brut or Chronicle of England / Ed. F. Madden L., 1847. II, 428.
25. См. об этом: Platelle A, Op. cit. P. 1071-1096. Этому автору я обязан несколькими сносками, приходя, однако, к нескольким другим выводам.
26. Giesebrecht W. van. Geschichte der deutschen Kaiserzeit Leipzig, 1885. Bd. 2. S. 18 (о манускрипте); см. также: Revue beige. 1900. Vol. 53. P. 1075.
27. William of Malmesbury. Gesta regum, Ш, P. 239.
28. Gerald of Wales. Descriptio Cambriae II / Ed. J. S. Brewer, J. F. Dimock, G. Warner. L., 1861-1891. VI, 185.
29. Orderic Vitalis. Hist ecc. VIII, 10 / Ed. Chibnall. IV, 188, N 101.
30. Ibid. XI, 11; 64-67.
31. bid. IХ, 3; V,22.
32. Eadmer. Historia novorum in Anglia, I / Ed. M. Rule. L., 1884. 48. См. также: Eadmer. History of Recent Events in England / Tr. G. Bosanquet. L., 1964. P. 49 ("tenero incessu" автор переводит "жеманная манера").
33. Godfrey of Amiens. Vita. II, 29 // AASS. 8 Nov. III, BHL 3573.
34. Smalley B. Peter Comestor of the Gospels // Rechersches de theologie ancienne et medievale. 1979 T 46 P. 118-119.
35. Guilbert of Nogent. Gesta Dei per Francos. V, 1,7 // PL, CLVI, 753 A.
36. Schramm P. P. Herrschaftszeichen. Bd I. S. 120-121. Сами греки порицали длинные волосы.
37. Вне зависимости от того, точно ли "каппенбергская голова" передает облик Барбароссы, она отражает моду того времени.
38. Die Ordines fflr die Weihe und Kronung des Kaisers und der Kaiserin / Ed. R. Elze // MGH Fontes iuris Germanic! antiqui. IХ, 37.
39. Kedrenos G. Historiarum compendium / Ed. I. Bekker. Bonn, 1838. Т. 1. P. 714; Thomassin. Ancienne discipline, II, 14. Кедрин, видимо, отражал моду своего собственного времени, поскольку Ираклий, правивший в начале VII в., носил бороду (и, возможно, был одним из первых византийских императоров, носивших бороду). Майкл Мак-Кормик предполагает, что последние слова, столь нелегкие для перевода, могут означать "наподобие", а не "на императорский манер".
40. Ladner. Ritratti, П, 40, 64.
41. См.: Apologia (2. 5-12), где Буркхард упоминает среди прочих "barbae funiculatae" (как веревки), "corniculatae" (маленькими рожками), "furcate" (вилами, т.е. разлапистые бороды), "calanistrate" (завитые с помощью железа, как волосы женщин). Он упоминает также бороды заостренные, длинные, ниспадающие на живот и бороды как птичьи хвосты.
42. Fange. Memoires, 89-90, 99. Кратковременная мода на большие бороды имела место в Италии в начале XIV в.
43. Blumenkranz. Juif medieval ("Barbe").
44. Gjaerder. Acta arch., 35. P. 97. См. также: Onions. Origins. P. 130.
45. Van Gennep. The Rites. P. 166-167. О жертвоприношении волос см.: Onions. Origins. P. 98-99, 107-108, 229, 231-232.
46. Levi-Strauss C. The Savage Mind Chicago, 1966. P. 171. Леви-Стросс приводит примеры того, как по-разному подстригают волосы в индейских племенах. Согласно Джулиану Питт-Риверсу (Pin-Rivers J. The People of the Sierra. Chicago, 1971), приведшему слова Шопенгауэра, но, видимо, в ироническом смысле, в некоторых культурах бороды носили с тем, чтобы мужчины, не обладающие свойственным женщинам "естественным талантом притворства", могли скрывать выражение лица.
47. Hallpike. Op. cit P. 260-261.
48. См.: Май A. Bart // Real-Enzyklopadie der classischen Altertumswissenschaft / Ed. A. Pauly, C. Wissowa, W. Kroll. Bd. HI, l. P. 30-34.
49. Jerome In Isaiam, V(ad 15.2) // CC.LXXIII. P. 176 (PL, XXIV, 173A).
50. Derrett J. D. M. Religious Hair // The Journal of the Royal Anthropological Institute. 1973. N 8. P. 103, n. 3. См. также: Hallpike. Op. cit. N 4. P. 457-458, где автор сравнивает эту форму с другими связанными с похоронами формами самоистязания.
51. В Библии отсутствие бороды означало печаль и покаяние, тогда как в римском обществе именно борода и была признаком горя. См.: Mommsen Т. Rdmisches StrafrechL Leipzig, 1899. S. 391.
52. Bremmer J. Heroes, Rituals and the Trojan War // Studi storici religiosi. 1978. Vol. 2.P. 24-29.
53. Callimachus. In Delum. Vs. 296-9. См. также: Pauly-Wissowa. Vol. 5. S. 33; Sommer. Haar. S. 21-39, 80.
54. Rush A. Death and Burial in Christian Antiquity // Catholic University of America: Studies in Christian Antiquity, 1. Wash., 1941. 5, N 23. P. 163, 212.
55. Pauly-Wissowa. Op. cit S. 31; Carcopino J. Daily Life in Ancient Rome / Ed. H. Rowell; Tr. E. O. Lori-mer.
56. Buffiere F. Eros adolescent. La pederastie dans la Grece antique. P., 1980. P. 614, 616 (о богах, которым не было необходимости бриться).
57. Dover K. Greek Homosexuality. L, 1978. P. 86-87, 144.
58. Buffere F. Eros. P. 611-612.
59. Lactantius. De opificio Dei. VII (11) / Ed. S. Brandt // CSEL. XXVII, 27 (PL, VII, 33A); Epiphanius.
Adversus Haereses, LXXX (Contra Massalianos) 7 // PG, XLII, 765D.; Augustine. De civitate Dei, XXII, 24, 4 // CC, XLVIII, 850 (PL, XLI, 791); Isidore of Seville, Etymologiae, XI, i P. 45 // Ed. W. M. Lindsay. Oxford, 1911 ("Barbam veteres vocant, quod virorum sit, non mulierum"); см. также: Ibid. P. XI. i. P. 147.
60. Thompson S. Motif-Index of Folk-Literatiue. Bloomington; London, 1975. Vol. 1. Р.241, n. А1597. 1.
61. Van Haeften. S. Benedictus, 536CE. В качестве одной из причин гладкого выбривания (ad cutem) автор приводит то, что оно делает лицо напоминающим тех евнухов, чье воздержание превозносилось Матфеем и св. Иеремией.
62. Augustine. Enarratio in Psalmos, CXXXII, 7 // CC. XL. 1931 (PL, XXXVII, 1733).
63. Bede. In Esdram, II, 12 (ad 9.3) // CC, СХIХА, 328 (PL, XCI, 875В; то же: Apologia, 3. 852-853.
64. Aelred of Rievaulx. Serm. 24 // Bibliotheca maxima veterum patrum. Lyons, 1677. P. XXIII, 60C. ("Ибо величайшая добродетель и достойное мужчины дело – противиться побуждениям естества и все обратить... на упражнение в добродетели. Ибо на того, кто уступает страстям, следует смотреть как на лишенного какой бы то ни было добродетели, безбородого и опустившегося до состояния женщины".)
65. Помяловский И. В. Житие Феодора Эдесского. СПб., 1892. С. 105.
66. De planctu / Ed Haring, 865-866; tr. J. Sheridan. P. 197.
67. Orderic Vitalis. Historia aecclesiastica, VII, 15 / Ed. and tr. M. Chibnall. Oxfoid, 1969-1980. Vol. IV. P. 84.
68. См.: Van Haeften Op. cit. 536AC; Grimm J. Deutsche Rechtsalterthiimer / Ed. A. Heusler, R. Hiibner. Leipzig, 1899. Bd 1. S. 201; Neubert. Volkstumliche Anschauungen. S. 628; Hofmeister II Zeitschrift fur Kirchengeschichte. Bd. 62. S. 75; Hoyoux; II Revue beige. Vol. 26. P. 494; Thompson. Motif-Index. Vol. V. P. 182. n. P. 672.
69. Leges Alamannorum, LVII, 27, 30 // MGH, Leges nationum Germanicarum. V. i, 121-122; Edictus Rothari, 383 // Leges Langobardorum, 643-866 / Ed. F. Beyerle. Witzenhausen, 1962. P. 92; Lex Frisionum, XXII, 17 // MGH, Leges. III, 675.
70. Councils and Synods with Other Documents Relating to the English Church, I: 871-1204 / Ed. D. Whitelock,M. Beett, C.N.L. Brooke. Oxford, 1981. 1. i, 31.
71. Die Urkunden Friedrichs I, 1152-1158 / Ed. H. Appelt // MGH, Diplomata regum et imperatorum Germaniae, X. i., 42. Два человека, державшие в драке друг друга за бороды, – постоянная тема романской скульптуры.
72. Godfrey of Viterbo. Pantheon, s. a. 936 // MGH, Scriptores, XXII, 235-236. У Отгона, вероятно, не было бороды, по крайней мере до 936 г., но Годфрид отражает воззрения времени Фридриха Барбароссы.
73. Orvar-Odds Saga. P. 23 // Arrow-Odd: A Medieval Novel / Tr. P. Edwards, H. Palsson, N.Y.; L., 1970. P. 72-74.
74. Honorius Augustodunensis. Gemma anhnae, 1,194 // PL, CLXXII, 603 B.
75. Gesta Dagoberti, 1,6,35 // MGH. Scriptores rerum Merovingicarum, II, 403, 413; Prum R. Chronicon, s. a. 536 // MGH. Scriptores rerum Germanicarum in usum scholarum (50), 28; Gregory of Tours. Historia Francorum, VII, 38 // MGH. Scriptores rerum Merovingicarum, I, i. 319; Julian of Toledo. Historia Wambae regis, 30 // Ibid. V, 525 (CC, CXV, 244).
76. Gislebert of Mons. Chronicon Hanoniense / Ed. L. Vanderkindere. Brussels, 1904. P. 36. Commission royal d'histoire: Recueil de textes pour servir a l'etade de l'histoire belgique.
77. Regel W. Analecta Byzantino-Russica. St Petersburg, 1891. P. 40. См. также: Vogt A. S. Theophylacte de Nicomedie // Analecta Bollandiana. 1932. Vol. 50, P. 80; Leo VI. Le livre du prefet, III, 3, 5; IV, 9; V, 5 / Tr. Jules Nicole. Geneva; Basel, 1894. P. 29, 32, 35.
78. William of Tyre, Chroique, XI, ii // Recueil des historiens des croisades: Historiens ocidentaux. 1, 470-471.
79. Fange. Op. cit. P. 208-229; Crimm. Rechtsalterthumer. Bd. 1. S. 203.
80. Du Cange. Glossarium. Vol. I. P. 584. "Barba" - грамота от 1121 г.; см. также ст.: "Pillum" (Vol. V. P. 257) - грамота от 1181 г.
81. Melnikas A. The Corpus of the Miniatures in the Manuscripts of Decretum Gran'ani // Studia Gratiana, 16. Rome, 1975 (II) 360; MSS Arras. Bibl. mun., 492, f. 92; Amiens, Bibl. num., 354, f. 123.
82. Ibid (III) 1150; MS Amiens. Bibl. mun., 354, f. 259.
83. The Correspondence of Amanasius I, Patriarch of Constantinople / Ed. A.-M. Talbot Wash., 1975. P. 247, Ep. 94; 423 (1305 г.); см. также: Kazhdan A. Two Letters of Athanasius I, Patriarch of Constantinople: An Attempt at Reinterpretation // Qiaranis Studies: Essays in Honor of Peter Qiaranis / Ed. A. Laiou-Thomdakis. New Brunswick, 1980. P. 83.
84. Boeckler A. Das goldene Evangelienbuch Heinrichs III. В., 1933. PI. 79; Schapiro. Parma Ildefonsus fig. 4. См.: P. 15, n. 29.
85. Gjaerder II Acta arch. Vol. 35. P. 97-98, 110-111.
86. Julian. Misopogon / Ed. Prato, Micalella, 8-9 / Tr. Wright. II, 426-427.
87. Councils and Synods, J. I. 234-235, n. 43. IV, VI.
88. Orderic Vitalis. Hist ecc. VII, 5 / Ed. Chibnall, IV, 21-22; XII, 7.
89. Agnellus. Liber pontiflcalis ecclesiae Ravennatis, 128 // MOH, Scriptores rerum Langobardicarum et Italicaram saec. VI-IХ, 362 (PL, XVI, 693 D).
90. Nicetas Choniates. Historia I, 304; II 341; IV, 148 / Ed J. A. Van Dieten. В.; N.Y., 1975.
91. Thompson. Motif-Index, esp. II, 120, D 991; Leach if MAN, 88. P. 162; Hallpike II N. S. 4, esp. 258-259; Fange. Op. cit P. 63-64; Neubert. Volkstumliche Anschauungen. S. 628. n.
92. Bernard of Tiron. Vita, XIII (125) // PL, CLXXII, 1438 D; BHL, 1251.
93. Libellus de vita et miraculis s. Godrici, CXXXVI (249) / Ed. J. Stevenson. L, 1847. P. 263.
94. Thompson. Motif-Index, Vol. III, 320, n. O303.4.3.1; IV, 207, 436; N J 2355, K 1821.1; Stemplinger II Handworterbuch, I, 930; Wrede A. // Ibid. IV, 801; Mengis C. // Ibid. VII; GjarderII Acta arch. 35. P. 109; Mellinkoff R. Judas's Red Hairandthe Jews // Journal of Jewish Art. 1982. Vol. 9. P. 35.
95. Thompson. Motif-Index. Vol. V, 451, n. V 211.2.1.2.1.
96. MS Paris. Bibl. nat, N.a.l. 2246, f. 79 (воспроизведена: Mercier F. Les primitifs francais. La peinture clunysienne en Bourgogne a l'epoque romane. P., 1931. PI. 99,101; AwilF. et al. Le monde roman. Le temps descroisades.P, 1982. P. 173, fig. 157).
91. Kemmench M. Op. cit. S. 88-89.
98. Apologia, 3. 1184-1192.
99. См. выше замечание Петра Коместора о волосах Апостолов.
100. Bruno of Segni. In Leviticum, ad. 19. 26-7 // PL, CLXIV, 444 B.
101. Helin M. Goberti Laudunensis De tonsura et vestimentis et vita clericorum // Le Musee beige. Revue de Philologie classique. 1930. Vol. 34.147-148. Автор датирует это произведение XII-XIII вв.
102. Cartulaire de l'abbaye de Lerins / Ed. H. Moris, E. Blanc (Societe des lettres, sciences et arts des Apes Maritimes; Saint-Honorat de Linns – Paris, 1883-1905) 17, N 18. Термин obdeponendam, переведенный здесь "на подстрижение в жертву", необычен, но похоже, он составлен из depono и орроnо и должен означать отрезание как залог или жертвоприношение.
103. Beleth J. Summa de ecclesiasticis officiis / Ed. H. Douteil // CC:CM, XLI A, 215. Работа Джона Белета была начата до 1128 г., а закончена в 1134-1153 гг.
104. Sicard of Cremona, Mitrale, II, i // PL, CCXIII, 59 AD. В переводе этого текста и в идентификации его источников мне помогали Джон Каллагэн, Пауль Мейверт и Брайн Сток.
105. Данный текст опирается, а местами и дословно воспроизводит пассаж из: Honorius Augustodunensis, Gemmaanimae. 1,195 // PL, CLXXII, 603 BC.
106. Этот пассаж Сикарда Кремонского, настолько мне известно, единственный, не опирающийся на тексты его предшественников. Здесь непривычно видеть sensualitas в качестве подлежащего к глаголу "помышлять", а потом и к глаголу "мыслить", т.е. по отношению к функциям, которые связаны обычно со сферой более высоких способностей. Грамматически "ratio" могло бы быть подлежащим обеих частей предложения, но смысл, особенно в свете следующей фразы, таков, что разум (а его символизирует верхняя, обритая часть головы) созерцает святое, в то время как чувства (символизируемые кружком волос под тонзурой) сосредоточены на мирском.
107. Это основано на: Amalarius Liber off. II, 5, 5.
108. См.: Honorius Augustodunensis. Op. cit 1, 195.
109. Geoffry of St. Thierry. Serm. 27 // MS Rheims, Bibl. mun., 581, f. 106b ("Corona nobis est in testimonium non in beneficium, in judicium non in premium, in supplicium non in gaudium. Signum enim absque officio signi nihil est aliud quam ludibrium diaboli" – на этот текст указал мне Роберт Салливан.)
110. Picasso G. II sermone inedito di Uberto abate milanese del sec. XII. Contributti dell'Istituto di storia medioevale. I. Raccoltadi studi in memoria di Giovanni Soranzo. Milan, 1968. P. 341.
111. Consuetudines canonicorum regularium Springersbacenses-Rodences, 214 / Ed. S. Weinfurter // CC CM,
XLVIII. 116.