Фотография в истории криминалистики и психиатрии

     Фотография выступила с научными притязаниями, взявшись представить доказательство не подобия, но куда большего – идентичности ряда анатомических элементов, позволяющей идентифицировать личность: «Искомой целью всегда является идентификация, а средством – фотография»¹.

     Неизвестный автор. Мужчина с татуировками. Служебная фотография. 1920

В начале XX века, после не слишком удачного участия в деле Дрейфуса, методу Бертильона пришлось отступить перед получившим повсеместное распространение снятием отпечатков пальцев – единственной в полной мере индивидуальной и постоянной визуальной приметы, не считая генов. Оба метода искали в изображении симптом невидимого, невыраженного, к которому, однако, может открыть доступ истолкование того или иного признака. После впечатляющего расширения границ зримого мира и знания, во многом обусловленного фотографией, многие ученые, оказавшись в растерянности, стремились найти в образовавшемся беспорядке видимость логики. Конец века изобилует публикациями, стремящимися согласовать воображение с наукой и даже подчинить его науке через изображение. В «системе Бертильона» предполагается наличие некоего поддающегося описанию, единообразного типа людей – населения, контроль над которым обеспечивает каталогизация: «В этом новом ракурсе личность обозначает уже не индивидуальные особенности, а, напротив, соответствие типу»². Эти представления недалеки от идей Ломброзо, который тоже в 1870-х годах занят поиском типажа преступника: «По своей природе преступник – атавистическое существо, повторяющее в себе кровожадные инстинкты первобытного человека и низших животных»³.
     В своих экстремальных и, к счастью, быстро отвергнутых теориях Ломброзо искал отличительные черты, клинические признаки предрасположенности к преступлению. Он опирался на данные своеобразной антропометрической статистики, основанной на изучении аномалий черепов и черт лица примерно 4000 заключенных по фотографическому атласу. В его труде «Преступник» («L’Uomo delinquente»), вышедшем в Италии в 1876-м, а в Париже – в 1887 году⁴, проводится различие между преступником от рождения и «тем, кто пошел на поводу у привычки или поддался сиюминутному порыву»; картотеками Ломброзо властвуют те же принципы, которыми позднее руководствовался Бертильон: замер, описание анатомических особенностей и отличий.

     Неизвестный автор. Физиогномические типы русских преступниц. Деталь таблицы LV из книги «Преступник» Чезаре Ломброзо (1897)

Татуировка, по его словам, характерна для низших классов и «веще большей степени» для преступников. Ломброзо изучает «леворукость» наравне с жаргонной речью и интеллектом – все эти признаки, дополненные физиогномическим исследованием, вдохновленным трудами Лафатера, должны сложиться в типичный портрет преступника. Но, будучи всецело почерпнуты из фотографий, его выводы кажутся скорее заданными заранее, чем основанными на глубоком анализе действительности; у 60% отъявленных преступников, вынужден констатировать сам Ломброзо, характерные признаки отсутствуют. Его «Атлас» предоставляет возможность сравнить портреты 424 преступников (по большей части немцев) с 300 «студентами», однако невнятные определения («сморщенные веки, мрачный взгляд») приводят лишь к расплывчатым предположениям, опирающимся на избыток данных: «Теперь мы можем утверждать – с фотографией в руках это нетрудно, – что у преступников преобладают такие черты, как переразвитые челюсти, скудная растительность на лице, тяжелый взгляд, густая шевелюра; почти столь же часты у них оттопыренные уши, покатый лоб, косоглазие, деформация носа»⁵.
     Кажущаяся объективность фотографий Ломброзо, выстроивших тесными рядами сотни лиц, могла впечатлить читателя – тем более, что в тенденции к упрощению, в обращении к естественным законам в попытке выявить индивидуальную предрасположенность виделся, должно быть, противовес смятению, порожденному натиском нового. Смешав воедино слабоумие, преступность, пауперизм и физиологию, Ломброзо перекинул мост между преступностью и безумием и тем самым вывел за грань правдоподобия старинную идею телесного выражения душевных движений.

     Д-р Хью Даймонд. Пациентка приюта округа Сюррей в Спрингфилде 1852–1858. Королевское общество медицины, Лондон

     Впрочем, к аналогичным выводам приходили и психиатры. «Если мы перейдем от душевных заболеваний к телесным, то обнаружим, что и здесь фотография может принести большую пользу», – подчеркивал в 1856 году Эрнест Лакан и далее, по поводу четырнадцати женских портретов д-ра Даймонда, констатировал: «Все в них объясняется одним словом: безумие... Стадии его развития, отраженные в этих сделанных в разное время портретах пробуждают в нас болезненный интерес»⁶. Документация, собранная Даймондом в приюте графства Сюррей в Спрингфилде, обращает на себя внимание техническим мастерством: искусный калотипист, друг Скотта Арчера и один из основателей Лондонского общества фотографии, Даймонд еще в 1851 году оборудовал фотографическую лабораторию в больнице и выполнил сотни портретов пациенток; в 1852-м его «Типы безумия» были представлены на выставке в Лондоне. «Применяя фотографию к физиогномике и умственным расстройствам», Даймонд видел в ней не только средство диагностики, но и полезный элемент лечения: он предлагал показывать больным в процессе терапии их фотопортреты. В виде литографий собранная им документация вошла в труд Джона Конолли «Физиогномика ненормальности» (1858). Но, будучи верна идее однозначной связи между внешностью и характером болезни («нимфомания, безумие в сочетании с эпилепсией, мономания самоубийства», – перечислял Лакан), эта книга вновь оказалась отмечена иллюзией психоантропологии⁷.
     Френсис Гэлтон разрешил компаративистский парадокс Ломброзо, создав «путем наложения составные типажи, в которых все индивидуальные особенности отступают перед общими чертами, что позволяет определить физиогномический тип, свойственный различным заболеваниям» (Лонд).

     Фрэнсис Гэлтон. Опыт фоторобота. Комбинированные портреты, полученные путем наложения. Из книги «Труды о человеческих способностях и поведении» (1883)

Иначе говоря, оптическое наложение снимков скрадывает отличия, и эта расчистка порождает тип лица, сохраняющий только доминирующие, постоянные признаки, которые, как считалось, только и имеют значение; так возник «составной портрет»⁸. Гэлтон не ориентировался на психиатрию или криминалистику прямо, но разрабатывал фотографический метод, приложимый к любой группе, коль скоро возможна ее типология – состоятельная уже потому, что ее принципом является вычет индивидуальных отклонений: 6 членов одной семьи, 23 военных инженера, 8 преступников или 6 больных туберкулезом по определению составят физиогномический тип.
     Метод Гэлтона сохранит популярность до конца XIX века. На него часто ссылается Марей, его использует Артюр Батю в своем «Выявлении семейного, племенного или расового типа с помощью фотографии» (1887). Батю делает фронтальные портреты, затем переснимает их все в одинаковом масштабе, совмещая положение глаз и проецируя недодержанные изображения на одну и ту же фотопластинку. Он предлагает весьма изощренный метод, но не впадает со свойственным новичку рвением в философские спекуляции; априорно признаваемый им «персональный характер лица» не становится основой для философской или социальной системы с ее этическими следствиями.
     Собственно говоря, иллюзорную логику составных изображений вызвала к жизни потребность справиться с избытком представляемой данными информации, потребность в группировке, классификации, то нагромождение различий, которое затрудняло поиски Ломброзо.
     И сформировать сравнительные таблицы, кодифицировать различия и нормативы позволила та же фотография, фиксирующая частные особенности без какого-либо иного анализа. Фотографические реестры психиатрической больницы Сан-Клементе в Венеции (начавшиеся в 1873 году с картотеки) были, таким образом, зачаточной «клинической картиной», хотя и не имели еще связи с терапией.


¹ A. Bertillon, La Photographie judiciaire, p. 3.
² C. Pheline. L’Image accusatrice, p. 113.
³ Ibid., p. 48.
⁴ С. Lombroso, L'Homme criminel, crimineI-ne, fou moral, epilepique; etude anthropologique et medico-legale, Paris, 1887.
⁵ Ibid., p. 233; A. Gilardi, Storia sociale della Fotografia, Milano. 1976; A. Gilardi. Wanted, Milano. 1978; La Scienza et la colpa; crimini, criminali, criminologi unvoltodell’ Ottocento, Milano. 1985.
⁶ Е. Lacan, Esqtusses photo graphiques... p. 40.
⁷ Nascita della fotografia psichiatrica, La biennale di Venezia, 1981; S. L. Gilman, The Face of Madness; H. W. Diamond and the Origin of Psychiatric Photography. Secaucus, 1977.
⁸ F. Galton, Jnquiries into Human Faculty and its Development, London, 1883.

Глава 15. Тело и дело (разд. Лицо и личность) / Новая история фотографии. Под ред. М. Фризо. Милан: Amilcare Pizzi, 2008. С. 264–267.