В марксистской социологии ценности, сами являясь социальными, рассматриваются с точки зрения практической деятельности, что позволяет через них понять и другие социальные явления. Поэтому моду и ценность мы сопоставим в рамках такого подхода. Очевидно, что мода как постоянно работающий механизм не есть просто некоторое случайное образование, сложившееся в человеческой практике. Мода, будучи практической деятельностью, отвечает какой-то более существенной потребности. Исходя из представления о социальных ценностях можно понять, какой социальной потребности отвечает мода.
В сфере влияния моды всегда что-либо предпочитают и выбирают; при этом люди склонны оправдывать свой выбор такими ценностями, как «польза», «красота», «удобство», «современность», и т. п. Набор таких оправданий ограничен, и как бы ни менялись предложения моды, какие бы приключения с ней ни случались, их будут оценивать по одним и тем же категориям, только лишь самому индивиду придется привыкать к новой «красоте» и к другой «пользе». Очевидно, что в данном случае мы имеем дело с таким обращением к ценности, когда некоторые общепринятые представления (например, о том, что «надо стремиться к красоте» или «быть современным»), а также и сама общепринятость этих представлений (в моде значащим оказывается то, что нечто принято или непринято всеми) убеждают «стремиться к красоте» в предлагаемых модой формах.
Сами участники движений моды, ссылаясь каждый раз на одни и те же ценности, вполне удовлетворены таким объяснением своих действий1, но этого недостаточно для теоретического понимания моды.
Мода сама может рассматриваться как особая социальная ценность. Ведь в действительности существует или встречается стремление «быть модным» или «не отстать от моды», то есть представление о моде может оказаться достаточным основанием и оправданием предпочтения. Оправдание «потому что модно» не ограничивается только одеждой; в любой области вещного и идеального мира, которой достигает действие моды, где что-то происходит под ее влиянием и где, следовательно, она может стать признаваемой ценностью, такое оправдание вообще правомерно. Но мода – это специфическая ценность, готовая тут же превратиться в свою противоположность, в то, чем можно и нужно пренебречь. Любая другая ценность содержит в себе свою необходимость, свое долженствование. В ценности «модность» не случайно слышится порицающий оттенок одновременно с одобрительным; он не обозначает какой-то действительный порок, но, скорее, своеобразную готовность к самоустранению при одновременном утверждении «модного» как носителя ценности.
Оба приведенные здесь соображения – то, что ценности привлекаются для оправдания предпочтений моды, и то, что она сама может выступать как особая ценность, – выводят нас в более широкий контекст социальных явлений и обнаруживают возможность понять моду в связи с механизмом ценностного регулирования в целом.
Другого рода объяснения функционирования моды, которые даются уже не самими участниками, а теми, кто размышляет о загадках человеческой природы, по существу психологичны. Они состоят в демонстрации мотивов, по которым люди следуют моде или изобретают и диктуют ее. Сюда относятся, например, все ссылки на «стремления» («участвуя в движениях моды, люди стремятся сохранить или завоевать престиж в группе», или «они стремятся «идентифицироваться с референтной группой», или «к самоутверждению», или «выделиться из толпы», или, напротив, «быть как все»2, или «цель моды – пробудить сексуальность», или «это любовь к новому, к изменению ради изменения», и т. п.). Возможно, что в действительности люди включаются в движения моды из самых разных мотивов и побуждений; поэтому объяснения моды через мотивы никогда не будут исчерпывающими – ведь нельзя быть уверенным, что перечислены все возможные мотивы, к тому же мотив действителен лишь для движимой им личности. Тем не менее активность индивида должна быть привлечена каким-то образом, и происходит это за счет формирования мотивов. Но мотивационные формы, то есть те же идеи или культурные значения, – суть порождения культуры и, следовательно, сами должны быть объяснены как производные (или детали) механизма моды или других культурных механизмов. Мотивационные оправдания вторичны, и содержание мотивов не может поэтому быть основой для теоретического объяснения; ему не соответствует какое-либо теоретическое значение, за исключением тех случаев, когда мотивы становятся предметом исследования. Скорее всего, мотивационные оправдания указывают на то, что связь между культурными значениями, обслуживающими функционирование моды, и индивидуальной активностью, вовлекаемой в движения моды, осуществляется посредством формирования мотивов. Люди вначале следуют моде и вынуждены ей следовать, а затем объясняют себе и другим, почему они выбирают тот или иной вариант из множества возможных, почему они вообще следуют моде, а также почему они «хотят» ей следовать. Таким образом, мотив – достаточное объяснение только для самой личности, сопричастной моде. В этом и заключается причина слабости теоретических объяснений через мотивации, которые не способны детерминировать (а теоретически затем обнаружить в объяснении) ритмичность, повторяемость, «спиральность» и универсальность моды.
Еще один тип объяснения моды включает более широкие конструкции, в которых сама мода оказывается примером, демонстрирующим теоретические возможности конструкции. Таковы объяснения, данные Тардом (подражание), Лебоном (поведение толпы), Спенсером (тенденция производить; равенство), и более современные теории (теории культуры и соответственно моды как игры; мода – вариации потребления излишков, когда основные жизненные потребности удовлетворены; мода – феномен массового общества; мода – защитный механизм личности и т. п. Этого рода объяснения не специфицируют саму моду; а так как теории, их породившие, были специально приспособлены для объяснения других феноменов, то общие недостатки теории в данном случае только увеличивались. Все схватываемые этими теориями черты, конечно, имеют значение, но это все частные определения по отношению к универсальности моды как культурного механизма.
Такие черты моды, как периодичность (в периоде следуют друг за другом оживление, выбор, освоение принятого образца, затем пауза), четкая ритмичность (женская мода в одежде меняется каждые три года, по данным исследования, проведенного во Франции, литературная и интеллектуальная имеет замедленный по сравнению с этим ритм3), относительная повторяемость образцов и даже стилей, – эти черты заставляют думать, что механизм моды функционирует постоянно, демонстрируя своего рода регулярную эпизодичность. При помощи этого механизма в некоторой более или менее выдержанной последовательности извлекаются образцы из существующего культурного фонда, приспосабливаются к новой ситуации и некоторое время «живут». Эта регулярность не объяснена удовлетворительно ни одной из существующих теорий, так же как и не объяснено столь настойчивое обращение и привязанность к прошлому, к так называемому культурному наследию.
Для объяснения моды как особого социального явления пока не существует специальной социологической теории, но из множества сложившихся к настоящему моменту концепций больше всего для этой цели подходят представления о социализации личности (моду можно представить как один из каналов социализации), представление о механизме поддержания и сохранения культурного фонда и о способах его освоения личностью, когда внимание привлекается то к одному, то к другому образцу, мода может служить каналом освоения нововведений в различных областях деятельности.
Индивид социализируется, то есть приобретает опыт участия в социальном и культурном действиях, обучается соответствующим правилам. Для моды это можно интерпретировать следующим образом: индивид, участвуя в бессмысленных по своей подробности и эфемерности изменениях моды, вынужден им следовать, вкладывая достаточный смысл в это следование – «потому что модно». В мире идей и поступков такая откровенность встречается реже, чем в мире вещей; это не значит, что они недоступны влиянию моды; скорее всего, специфика материала, в котором проявляется мода, вызывает и различия в характере ее функционирования. Во всяком случае, меняя свои привязанности, человек никогда не станет оправдываться модой, в крайнем случае он скажет: «потому что интересно». Тем не менее мода в мире идей тоже существует, а вспоминается она потому, что именно здесь она особенно ясно обнаруживает свое сходство с процессом социализации, или более узко – с процессом обучения, когда программа обучения постепенно развертывается во времени. В данном случае под программой понимается вообще некоторый порядок подлежащего освоению материала, порядок заданий для узнавания. Такая программа относится ко всему культурному фонду. Последовательность во времени «уроков» можно считать проявлениями моды. Однако вряд ли для моды эта программа жестко определена: всегда есть некоторая неопределенность и неожиданность в «уроках» моды даже для ее законодателей. Правда, само поведение все-таки оказывается вполне определенным, его, с одной стороны, определяет реальная ситуация, а с другой – культурная традиция.
По отношению к традиции мода выполняет следующую роль: она посредник, переводчик между ситуативной и традиционной определенностью поведения и действия. Мода, обращаясь к традиции и актуализируя ее, скорее поддерживает ее, чем разрушает, хотя, конечно, это не единственный и не главный способ поддержания традиции. Но если бы традиция вообще не приспосабливалась к постоянно сменяющимся ситуациям и оставалась абсолютно жесткой, не модифицировалась, то любая попытка действовать в соответствии с ней приводила бы к краху. Между тем культурные традиции продолжают существовать. Они по-новому прочитываются, выражаются, но не исчезают. Таковы вообще изменения в процессе обучения: это изменения в способах выражения. Люди так серьезно обучаются традициям, что когда они с ними знакомятся, это знакомство не проходит бесследно ни для ученика, ни для учебника, который тоже меняется оттого, что по нему учатся. Во всяком случае, это относится к способу выражения.
От других видов социализации мода отличается тем, что она обращена на общедоступные образцы. Специализированные знания и культурные стандарты, соответствующие особым выделенным и фиксированным функциям, осваиваются индивидом при помощи образования и участия в разнообразной профессиональной деятельности. Мода тоже как-то «образует» определенные слои личности, но эта «образованность» совсем не означает, что теперь личность может специальным образом функционировать; такая «образованность» означает, что личность социализирована.
Концепция моды как социализации объясняет, кстати, тот тонкий момент, что для определенных возрастных категорий допускается лишь ритуальное следование моде, то есть можно только «не отставать», остальные мотивы исключены. Вообще возможность не участвовать в движениях моды, не нарушая при этом поддерживающих моду социальных норм, человек получает в том случае, если он оказывается в зоне явлений, имеющих значение для самой социальной структуры, жизненно важных для ее существования. Другая возможность освобождения от участия – вообще выпадение индивида из социальной структуры. Оба предела отмечают зону влияния моды.
Мода как культурный механизм обеспечивает наряду с другими механизмами сохранность культурных образцов, но очевидно также, что она вносит вклад и в культурное изменение. Из множества нововведений (или попыток, проб) моды некоторые превращаются в общепринятые и транслируемые образцы; то, что при своем появлении принималось лишь как мода и было таковой, затем начинает постоянно использоваться и может, например, стать обычаем или каким-либо культурно фиксированным средством или способом действия. Конечно, не каждое модное нововведение включается в культуру и становится образцом, а лишь те, которые каким-либо образом совместимы с основными ценностными стандартами культуры и явно им не противоречат. При заимствовании из других культур механизм моды наряду с другими культурными механизмами выполняет роль фильтра, который не только нечто отбирает, но и превращает чужое в свое, а новое в старое; аналогична роль моды и по отношению к прошлому собственной культуры, которое как раз и сохраняется как некоторый культурный фонд. Характеризуя моду в качестве культурного явления, можно выделить некоторые ее особые признаки или свойства.
Во-первых, это универсальность действия моды. Она означает, что мода может проявляться в любом материале: вещей, идей, людей, поступков. Но единообразие моды в принципе не задевает функциональную и содержательную основу; возможно, что такая универсальность и образует то, что называют стилизацией. Универсальность проявляется и в том, что мода вовлекает индивидов в сферу своего влияния, почти не считаясь с границами социальных групп. Правда, она не касается основного группового интереса, но все же проявляется как единый и объединяющий, хотя и здесь только через стилизацию, облик различных областей деятельности. Это значит, что универсальность моды формальна.
Другое свойство механизма моды, обеспечивающее его полифункциональность, заключается в том, что продукты нововведений моды специально не предназначены для длительного хранения в качестве культурных образцов, а, напротив, создаются для немедленного потребления. С этой «нехранимостью» связан и обычный пренебрежительный оттенок при квалификации некоторого культурного явления в качестве модного. Ведь в обычном представлении «модно» значит несущественно, ничтожно, неподлинно. Этот пренебрежительный оттенок не случаен с точки зрения функционирования механизма моды. Такая квалификация «модного» массовым сознанием говорит лишь о том, что в ситуациях, связанных с изменениями социальной структуры или вообще в критических ситуациях, модой можно пренебречь, так как социальные и культурные изменения будут происходить по другим законам, в других ритмах, в действие будут приведены структуры других масштабов. Но это нисколько не влияет на значение или ценность самого механизма в обычное время, хотя и ограничивает сферу его действия.
Третье свойство может быть названо доминантностью. В установившемся универсальном стиле всегда можно выделить какую-то доминанту; она даже сама выделяется участниками. Наименование этой доминанты часто становится обозначением всего стиля, например «мини», «сюр»4
(в первом случае это длина юбки, во втором – эстетическая идея сюрреализма). Доминантой может выступать, по-видимому, любая вещь, идея, образ, личность; она не только и не столько дает имя конкретному проявлению моды – она служит центром, вокруг которого выстраивается ее единство или стиль, поводом, вызывающим новый период моды.
Эти специфические характеристики не противоречат нашему пониманию моды как социализации и обучения, освоения культурного фонда. Так, универсальность дает возможность широкого включения в культурную деятельность; временность, «нехранимость» нововведений моды свидетельствует об обязательном условии всякого обучения: чтобы что-то узнавать, надо уметь и забывать. Постоянное наличие доминанты в господствующем стиле, вокруг которой он и фокусируется, обнаруживает возможность движения по программе обучения, которой в данном случае может быть весь культурный фонд. Такой доминантой становится то одно, то другое культурное значение; это можно объяснить тем, что мода отражает попытки выразить и воплотить культурную ценность в ситуациях и в доступном ей материале. Ведь если человек чему-либо обучается, то не иначе как через различные ситуации (даже самый абстрактный закон или задача есть описание определенной ситуации). Поэтому если при социализации индивид должен освоить принятые в данной культуре ценности и традиции, то он может это сделать, попадая в определенные ситуации. Чтобы и ценности придать некоторую определенность, она тоже выражается в ситуациях. Эти разнообразные определенные выражения ценности в ситуациях и оказываются в конце концов теми формами, в соответствии с которыми происходит распределение предпочтений; для индивида эти формы и выражения ценности суть не что иное, как мотивы. Таким образом, через ситуации индивид знакомится с традицией, обучается выражениям ценности и оформлению мотивов.
По-видимому, в любой существующей социальной системе из множества разнообразных процессов и ритмов можно выделить следующие основные типы ритмов.
В историческом масштабе времени, в котором происходит изменение социальных структур, происходит и смена ценностных систем. Этот процесс Маркс характеризовал через изменение форм социального общения и способов самого производства и называл его историческим процессом. Очевидно, что смена ценностных систем – событие историческое, область, для моды недоступная.
Кроме того, на уровне воспроизводства социальной системы всегда существуют процессы, которые не затрагивают социальной структуры. Такие процессы, как урбанизация, рационализация, бюрократизация и т. п., не обязательно должны вести к изменению структуры, они могут происходить и в рамках сохраняющихся структур. Однако в масштабе этих социальных процессов возникают некоторые проблемы, в ответ на которые происходит перестройка, перегруппировка ценностей системы. Такое движение ценностей в масштабе культурных событий и культурного времени тоже не может быть квалифицировано как мода.
С точки зрения масштаба захватываемых явлений можно выделить и третий тип социальных процессов, которые подчинены «микроритмам» в социальных структурах. Таковыми являются, например, процессы социализации, институциализации и т. п., такого рода процессы, без которых вообще никакая социальная система существовать не может, когда что-то происходит, но ничего не меняется. Эти повседневные приключения (модификации) соответствуют в сфере ценностей тому, что они в ситуации каждый раз обнаруживаются и выражаются иначе, во всяком случае, индивид каждый раз воспринимает или переживает ценности особым образом. Если рассматривать социальные процессы в таком масштабе, то и здесь можно выделить свои ритмы, отмечающие социальные события. Именно в таком масштабе времени существует мода.
Выделяя третий тип ритмов и событий (уровень актуализации, исполнения самого социального действия), мы можем представить ценности в качестве неизменных стандартов, которые при актуализации и подключении к ситуации модифицируются. Однако эта модификация ограничивается только выражением ценности. Но какова та ценность, вокруг которой сосредоточены движения моды, к чему стремятся вовлеченные в ее движения индивиды, что стимулирует работу всего этого механизма?
Участвующие в движениях моды иногда апеллируют к «новому», оправдывая свои увлечения предложениями моды именно через эту ценность, потому что «новое» в данном случае особый вид или наименование ценности. И хотя «новое» и «старое» вполне очевидное противопоставление, тем не менее при особым образом направленном внимании в нем можно обнаружить внутреннее противоречие, невозможность такого противопоставления. Новое всегда предполагается в будущем, идущим из будущего; стремление к новому и есть стремление к ускользающему будущему. Далекое прошлое оказывается седой древностью, старым. Но разве каждая вещь в своем временном начале не нова? А это начало всегда находится в прошлом; тогда не естественнее ли было бы за новым устремляться в далекое прошлое, в седую древность, когда все еще совершенно новое?
Та ценность, вокруг которой организуются действия, связанные с модой, скорее, может быть обозначена как современность, своевременность, и более точно «соразмерность», чем «новизна». Именно соразмерность и ее составные части – уместность и своевременность – представляют собой ту цель или задачу, которую надо достичь или разрешить, чтобы подпасть под оценку «модно», то есть надо угадать как раз то, что нужно в данном месте и в данное время. Правда, сама своевременность и уместность могут требовать своего проявления в чрезмерности – ведь движения моды парадоксальны и испытывают самые различные и даже по видимости противоположные, но возможные состояния. Во всяком случае, всегда какое-то отношение к мере служит той ценностью, которая стимулирует изменения моды от одного к другому образцу, варианту, стилю.
Ритм изменения моды не захватывает существующих ценностей: например, истина как таковая, обнаруживаясь в научной деятельности в виде ценности, не может быть в этой же деятельности модой, хотя бывает модным говорить об истине. Вообще говоря, со сменой очередной моды система ценностей никак не меняется. Ведь сами ценности с марксистской точки зрения – это продукты исторического развития, и, значит, меняются они в масштабе исторического процесса, а мода, напротив, ситуативна и не сохраняет значения сквозь ситуации. Конечно, здесь схематизированно отношение моды и ценности, в действительности дело обстоит сложнее. Мода, представляющая собой попытку актуализировать ценность, сказывает последней этим поддержку, одновременно подтачивая и расшатывая ее. Во всяком случае, сфера выражений ценности вполне доступна действию моды. Экспрессивная гибкость ценности, то есть необходимость каждый раз заново представлять себе ее значение, позволяет именно так связывать моду и ценности, которые в масштабе микроритмов остаются неизменными стандартами. Перефразируя Платона, можно сказать: «Мода – это подвижный образ ценности».
1 Это отмечает Р. Барт, который провел анализ высказываний относительно различных мод, представленных в современных модных журналах (R. Вагthеs, Systeme da la mode, Paris, 1967).
2 С этой точкой зрения перекликается концепция Зиммеля: мода даст возможность удовлетворить сразу и желание объединения, общности с другими, и изоляции, отличения.
3 Сl. Сezan, La mode. Phenomene human, Paris, 1967.
4 Мы вынуждены здесь употребить жаргонное наименование, ведь по отношению к культуре вообще и в частности по отношению к ценности, намеком на которую является доминанта, мода – это жаргон, и выражает она себя через арго.
Т. Б. Любимова. Мода и ценность. Мода: за и против. М.: «Искусство», 1973. С. 7–39.